НАЗАД

Успех — это постоянство

Монахиня Н., прилежная, богобоязненная, наслушалась матушек из разных монастырей, ночующих у нее, какие есть подвижницы, по сколько кладут поклонов в день — кто 300, кто 700, а кто и 1000 — подумала: «А что, я не такая? Я тоже способна к подвигу, я тоже могу положить, если не 1000, то 300 поклонов в день точно. Я докажу, на что я способная». (Кому докажу? Богу? Не нужно.) И вот «Дух, що тіло рве до бою» (Франко) морозными зимними днями воодушевил меня на поклоны. Сначала положила 100 поклонов. Согрелась. А потом думаю: «А что это в самом деле. Это же насмешка над подвигом. Положу-ка я 200, нет, 300. В духе — подъем, в теле чувствуется легкость, только голова что-то паморочится. А я один за другим кладу поклоны и молитву приговариваю мытареву. Такое воодушевление было в те дни, что и не передать. Настроение приподнятое.

Так я и поехала с приподнятым настроением на святках в Почаев. Там исповедуюсь знакомому игумену Вениамину (в схиме Варлаам), духовному отцу. Он к нам приезжал. Как сказала ему, сколько кладу поклонов, он аж в неистовство пришел, аж взбеленился весь: «Поклоны земные, да еще и 300, да еще и каждый день их класть! Боже тебя сохрани! Отменяю я твои поклоны и запрещаю их тебе их класть. А в наказание — в епитимию тебе 40 дней 12 поясных. Слушайсь!» И строго так пригрозил мне. Я в душе на него очень обиделась. Что за духовник такой. Не духовник, а какой-то огнетушитель! Тушит в людских душах пламень, жажду подвига. Что это за насмешка — 12 поклонов, да еще и поясных. Не любят нынешние батюшки подвигов, не любят, — подумала в осуждения я про себя.

Еду я из Почаева домой в поезде, от окна дует. Я и куталась, да, видно, не очень или заговорилась с кем-то. Не заметила, как меня протянуло, да и хорошо протянуло.

Приехала домой. Меня как прихватил радикулит. Лежу пластом, пошевелиться страшно. Так и стреляет, так и стреляет. А тут вспомнила за епитимию: 12 поклонов. И возопила: «Как же я их класть-то буду, Боже милостивый?» Да еще бы 3, 6, а то целых 12! Надо исполнять послушание!» Держусь одной рукой за поясницу, другой— за спинку кровати. А оно как кольнет, а я как крикну! И так 12 раз. Насилу положила. Вся в поту. И вспомнила, что говорил отец Вениамин: это тебе, вместо трехсот 12, а засчитается, как 300. Вспомнишь меня». Вот и вспомнила.


Мария Викторовна

О. Иосифа раз встречает Мария Викторовна, старая учительница. «О. Иосиф, жизнь опротивела, я иду под колеса. Дайте мне какое-либо последнее напутствие. Вы же мой духовный отец».

О. Иосиф далее рассказывает: «Меня как кипятком ошпарило. О Господи! А что ей сказать? Нельзя же в самом деле дать ей напутствие и благословение на самоубийство. Это было бы чрезмерно, нонсенс. Господи, вразуми, что сказать. И отговаривать ее в этот момент бесполезно, потому что у нее такой вид, как у Жанны Д’арк, когда та штурмовала Орлеан. Тогда я обращаюсь к ней с хитростью и говорю: «Знаете, Мария Викторовна, самоубийство — вещь тонкая. Тут надо подумать, подготовиться как следует. Здесь нужен многолетний опыт, стаж, акробатический навык, как прыгать под колеса автомобиля. Вот вы неумело прыгнете без опыта — автомобиль только переедет вас и не убьет, и будете мучиться в больнице на растяжке в гипсах полгода, а то и год, как многие. «Вы знаете, отец Иосиф, я и сама такое думаю. Пожалуй-ка, я вернусь лучше». «Вот и возвращайтесь», — батюшка облегченно вздохнул. — «И слава Богу!»

Собрал и записал игумен АВВАКУМ
Успенская Церковь, г. Крюков

ВВЕРХ