НАЗАД

ВЕЧНЫЙ ЗОВ ПОКАЯНИЯ

Как страшно ошибиться в выборе Христова трудничества. Мы боимся всего, придя в церковь, всего опасаемся: греха, грубого и придирчивого слова как со стороны своего греховного легкомыслия, и как позиции нестандартного мышления целого христианского сообщества. Боимся что-то сделать не так, чем-то скомпрометировать себя: шутка ли - невпопад перекреститься, вместо положенного по Уставу поясного, положить земной поклон, то и дело замечая обращенные в твою сторону любопытствующие взгляды. Или к причастной чаше подойти не с благоговейно сложенными крест-накрест руками, а с мерно болтающейся в руке авоськой, в полной растерянности от незнания, куда ее приткнуть. Цыкающий шепот почему-то яростно настроенных прихожан долго будет стоять в ушах, убивая всякое законное желание повторить неудавшийся опыт воцерковления.

Страшно, действительно страшно сделать что-нибудь не так, как это предписывает Церковный Устав. Класть ли земной поклон пред праздничной иконою или нет (день то ведь воскресный)? Петь со всеми "Верую" или же от избытка чувств заголосить на свой особый лад "Херувимскую" - "трисвятую песнь припевающе" (ангелам то ведь дозволено?!). Да, от этого своего незнания не грех и с ума сойти.

"Батюшка, каюсь!" - "В чем же ты, чадо мое возлюбленное, каешься? В чем грех твой горький состоит?" - "Прости, Господи, согрешил!" "Чем же?" - "Да акафист сидя прочел, руку после причастия человеку подал. Ну, я соснул всего малость. Прости, Господи! Чадо свое дерзнул ударить давеча, идя из храма, - он соседнего мальца палкой в глаз ткнул, так я к нему и приложился, грех на душу взял. Причащался ведь сынишка мой, вот и выходит, что Самого Христа избил!"

Да уж, грехи наши тяжкие, грешки! Понимаю людей. Куда проще, вскрыв закрома души своей, повытрусить Господу на исповеди все, что там свалялось, путая грешное с праведным, чем мучиться приступами назойливой рассудительности.

Вот он, грех малодушного неверия, весь, как есть - нагишом на вытяжку стоит. Не иначе, как подзабыли славяне хлеб насущный своих отцов - веру древнюю нашу. "Верую" - значит "доверяю Богу", любви Его святой. К Богу ведь с любовью шествовать должно, а не с животным страхом за пазухой. Верно, что "страх Господень - начало премудрости человека". Только о несколько ином страхе повествует нам Священное Писание. Если бы имели мы страх-то этот - Бога оскорбить, представ перед величеством славы Его - от блага бы умудрились душею своею. А то ведь не страх, а срам один на себе несем. Фарисейничаем, выставляя на показ "святость" свою лжеименную. Без единой помарочки душу, как белую рубаху, тычем для всеобщего людского обозрения: "Нате, мол, полюбуйтесь, придраться-то не к чему!"

Только надменная душа люто страшится ошибок своих, как бы ей единой и не присущих. А смиренномудрый с ликованием приемлет обличения, ведая, что в познании немощей своих - разгадка спасения души его кроется. Тот чудотворец, кто душу свою спасти сумеет. А как ее, горемычную, спасти без страстных на то испытаний? Без падения не бывать и восстанию. Вот и падают пред Господом своим души праведные, дабы воспрянув ото сна греховного, пуще прежнего чистотою белоснежной убелиться да благоуханием веры правой, непостыдной освежиться, любовию ко Христу великою ублагоукраситься.

Человеку невозможно жизнь прожить, ни разу не ошибившись, не споткнувшись о премудренные ее законы. Мир седою паутиной греха, как саваном весь пообвит. Лежат гордые души, покрытые погребальным сим одеянием, до Страшного Суда спят сном сладостным, непробудным. Только лишь кроткие наследники земли обетованной, небесной своей сторонушки, непримиримо рвут путы, оковы эти железные, единоборствуя с грехом до полного изнеможения сил своих.

Познание греха есть богообщение. Не следует чрезмерно бояться внутреннего прозрения дел своих горемычных, дотоле казавшихся столь праведными и лестными. Радуйся, человече, доверию Господню, оказавшему такую честь - понести знания собственного сердца, души своей.

Тяжек крест этот, ох и тяжек. Да, как говорится, "без труда и рыбку не вытащишь из пруда"... А здесь рыбка ли? Не совесть ли твоя у подножия ног твоих лежит?

Бойся греха, но не страшись падений - искуснее будешь впредь, изворотливее. Любомудрого человека искушения научают искусству противостояния греху, противодействию его наветов. Искушенный может и искушаемому помочь, и эта помощь рассматривается Церковью как особое служение ей, братии своей возлюбленной. В этом подвиге восстания подвижник душу свою за ближних полагает, отрекаясь от греховной самости, утверждает личностное стремление к святости душ, изверившихся в возможности своего спасения. Вот и выходит, что грех на человеке был, да весь изошел, изгнан покоряющей святостью чистой, доверительно к Богу льнущей души.

Святость ведь не в праведности какой особой кроется, а в любви и в полной самоотдаче человека Богу своему, обожающему "всяческая". Ну а грех, куда его денешь? Чур на него - был, да весь и вышел. Что под епитрахилью на исповеди слышим? - "Прощаются все грехи твои" - и все, значит, грехи прощаются: вольные и невольные, ведомые и неведомые, ибо Богу не перечень "подвигов" наших нужен, а единый малый вздох покаяния, да сердце, милующее всяческую тварь. "Сыне, дай мне сердце свое", - испрашивает через Евангелие Святое Бог, обращаясь к Церкви Своей. Вот и дай Ему сердце твое - "единое на потребу", а не многосложное словоизлияние.

Покаяние - перемена ума значит. Есть исповедь, а есть покаяние, как рождение иной твари, совоскрешенность во плоти Бога, Спаса нашего. Кто непорочное блаженство нищетою духа своего стяжет, тот, стало быть, и Царствию Света сопричтется, греху мира дольнего не приложится. Да вот все ли в силах своих изверившиеся не в состоянии творить грех? В том-то и загвоздочка, что на добренькое дело силенок у нас всего ничего, а вот как грешок какой отутюжить, так это всегда пожалуйста, это мы можем. Как видно, на смиренное блаженство такого рода состояние по всем параметрам не тянет. Кругом недовесок один - лукавой души печальные вздохи. Вот когда руки опустились так, что и ко греху не тянутся, не в силах что творить, тогда жди и Гостя Небесного, спасение свое.

Часто мы каемся, да почему-то редко исправляемся. Внушает мысль отцов, что не всегда отпускает Бог грехи человеческие, лишь тогда, когда нет в душе самого влечения к злу. Выходит, что и не было покаяния, когда повториться в исповеданном грехе умудрились? Не произошло перемены ума, соблазнившегося злом? Не состоялось долгожданное рождение новой твари, не причастной к греху? Тогда что же было, когда стоя на коленях в храме внимали высоким словам священника в торжественной тиши ликующего сердца? Исповедь была. Нет, не форма одна внешняя, не лукавого духа порочное излияние, а пламенная молитвенная обращенность к Богу помиловать грешную душу, простить порочные ее влечения. Где разум наш, там же и будущность наша, ибо любит Господь и лобызает сами намерения. "Аще бо праведника спасеши, ничтоже велие, и аще чистого помилуеши, ничтоже дивно: достойни бо суть милости Твоея. Но на мне грешнем удиви милость Твою" - как вечный зов любви, возносящийся над чудом, доносится успокоительный глагол: "Ежели и мать родная оставит тя, Я же не оставлю. Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные и Я упокою вас".

Господи! Упокой же нас, многомятущихся и грешных, многоболезненных помилуй!

Священник Игорь МАТВИЕНКО
Церковь свв. апп. Петра и Павла, г. Кременчуг

ВВЕРХ